Спустя час или два — не имело значения когда: Джек уже перестал ориентироваться во времени и вообще понимать, что это такое — он посмотрел сквозь бесконечную шахту самого себя в глаза одного из мистеров Эвменесов, или мистера Сфекса, или доктора Веспы. Каким бы именем он себя ни называл — человек этот был одет во что-то белое, на шее висел стетоскоп.
Рядом стоял еще кто-то точно такой же, только с накрашенными губами и в шапочке медсестры. Миссис Эвменес принесла поднос, на котором стояли несколько ящичков. В одном из них лежал большой и острый скальпель. В другом — яйцо. Размером с куриное.
Джек успел увидеть все это, прежде чем окутавшая его завеса приняла другой оттенок красного цвета и полностью заслонила окружающий мир. Но и сквозь почти непроницаемую розовую пелену Джек увидел, как доктор Эвменес с высоты смотрит на него, словно вглядываясь в бездонный колодец. И Джеку наконец удалось рассмотреть глаза. Большие, гораздо больше, чем следовало бы. Не бледно-розовые глаза альбиноса. А сплошь черные, состоящие из множества шестигранников, стороны которых отражали свет.
Они сверкали.
Как алмазы.
Или как глаза огромной и очень высокоразвитой осы.
The Freshman
Copyright © 1979 by Philip Jose Farmer
Впервые я прочел «Мифы Кфулху» Лавкрафта еще в детстве. Тогда его попытки заглянуть в жуткий мир Мертвецов и древнего, вызывающего мороз по коже, ужаса совершенно меня очаровали. Став взрослым, я с неменьшим удовольствием неоднократно их перечитывал, однако уже без детского восторженного интереса. Тем более что у меня никогда не было и мысли написать что-либо подобное.
Но однажды, несколько лет назад, мне приснился сон в котором я, шестидесятилетний мужчина, поступил на первый курс в очень странный колледж и был сразу же приглашен на вечеринку в еще более странном студенческом братстве. Очень странную вечеринку: любой намек был полон зловещего смысла, и меня не покидало чувство растущей опасности... Вдруг лицо одного из братьев начало таять, расплываться, он захохотал надо мной кудахтающим смехом, и я понял, что вот сейчас со мной произойдет что-то непоправимо кошмарное и... проснулся.
Я помню большинство своих снов и этот-то уж точно никогда не забуду. Он и послужил толчком для написания рассказа «Первокурсник», который, в свою очередь, может привести к «Второкурснику», «Выпускнику», «Кандидату в магистры», «Доктору философии» — да мало ли к каким еще степеням и званиям!
В очереди перед Десмондом стоял длинноволосый юнец в сандалиях на босу ногу, потертых джинсах и уродливой футболке. Из его заднего кармана торчала брошюрка «Избранные труды Роберта Блейка». Обернувшись, он продемонстрировал написанные на груди футболки большие буквы «М. У. ». В его жидких усишках застряли хлебные крошки.
Он выпучил на Десмонда желтые (очевидно, от желтухи) глаза и фыркнул: «Папашка, ты ошибся, эта очередь не в приют для престарелых! » — и, показав в презрительной ухмылке ненормально длинные клыки, отвернулся к доске объявлений.
Десмонд почувствовал, что его лицо наливается краской. С той самой минуты, как он встал в очередь к столу с надписью «ОНИИФ, первый курс, А-D», он был мишенью для ухмылок, косых взглядов и перешептываний. Среди всего этого молодняка он был так же уместен, как старая афиша в цветнике или труп на банкетном столе.
Очередь передвинулась на одного. Хотя абитуриенты и разговаривали между собой, они все же понижали голоса. И для молодежи вели себя достаточно сдержанно (за исключением хлыща, который стоял впереди).
Возможно, их подавляла обстановка. Спортивный зал, в котором они находились, похоже, не ремонтировался с момента постройки здания (а это было в конце прошлого века). Когда-то он был выкрашен зеленой краской, которая теперь почти везде облупилась. Большинство окон, находящихся высоко под потолком, были разбиты и заколочены досками, в широкие щели между которыми проглядывало небо. Пол прогибался под ногами и скрипел, а баскетбольные кольца совсем заржавели. Однако колледж в течение многих лет удерживал первенство по всем видам спорта, даже несмотря на то, что набор новых студентов здесь был очень ограничен. Его команды совершенно непонятным образом ухитрялись выигрывать, и частенько с большим разрывом в счете.
Десмонд застегнул пиджак. Хотя стоял теплый осенний день, в помещении было довольно холодно. Если бы он не знал наверняка, что это невозможно, он подумал бы, что стены здесь из айсбергов. Высоко вверху большие лампы боролись с мраком, нависавшим, словно брюхо дохлого кита, дрейфующего в глубинах океана.
Он обернулся. Девушка, стоящая за ним, прыснула. Она была закутана в нечто ниспадающе-эстравагантное и расписанное астрологическими символами. Темные волосы торчали мальчишеским «ежиком», а черты лица были мелкими и слишком правильными, чтобы ее можно было назвать обаятельной.
Конечно, среди всей этой молодежи должно было найтись несколько прелестных девушек и привлекательных парней. Он достаточно проучился на своем веку, чтобы составить представление о проценте красавцев среди студентов. Но здесь... Чуть дальше от него стояла девушка, которая с успехом могла бы стать моделью. Чего-то здесь явно не хватало.
А точнее, чего-то слишком многого. Внезапно, он осознал, чего... хотя это... слишком противоречиво, что ли? Нет, понимание ушло. Нет, снова вернулось. Оно уходило и возвращалось, словно летучая мышь, снующая в темноте и на секунду вылетающая на свет.