Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы - Страница 11

Марсия разломила одну из булочек, протянула половинку гостю. Затем, сжимая хлеб в одной руке, а стакан с вином в другой, склонила голову и, прикрыв глаза, принялась что-то декламировать.

Землянин во все глаза следил за ее действиями. А хозяйка, похоже, попросту молилась, служила благодарственную молитву. И если она являлась прелюдией к причастию, то сходство с земными обычаями было просто поразительное.

Собственно, чему удивляться? — остудил себя Лейн. Плоть и кровь, хлеб и вино — символика простая, логичная и вполне может оказаться универсальной во всей необъятной Вселенной.

А может статься, что все эти аллюзии — плод взбудораженного воображения. Происхождение ритуала, исполняемого хозяйкой, и самый смысл его могли быть настолько далеки от всего земного, что и во сне не привидится.

С такой точки зрения для ложных истолкований давали повод и последующие действия хозяйки. Вкусив от хлеба и пригубив вина, она недвусмысленным жестом призвала Лейна последовать своему примеру. Он подчинился. Затем же Марсия пожевала хлеб, сплюнула кашицу в свободную чашку и, поощрительно кивнув головой, протянула ее Лейну. Тот снова подчинился — ему было занятно, чем может закончиться необычная процедура.

Но уже в следующее мгновение землянин ощутил сосущую пустоту под ложечкой: Марсия, перемешав жижу из обоих ртов в чашке пальцем, протянула его к губам Лейна. Похоже, палец следовало облизать.

Таким образом, помимо аспекта метафизического ритуал приобретал еще и физический, телесный аспект. Хлеб и вино играли роль плоти и крови божества, которому поклонялась Марсия. Теперь, слившись со своим богом телесно и духовно, она желала соединиться также и с ним, Лейном.

Что вкушу я от Бога, тем и стану. Что вкусишь от меня, тем ты и станешь. Что вкушу от тебя, тем стану я. Своеобразное триединство, троица.

Лейн отмел мелькнувшую было мысль о собственной ереси. Напротив, подобная трактовка происходящего даже взволновала слегка. Он не сомневался, что большинство христиан отказалось бы участвовать в подобном причастии, означающем наверняка совсем иное и к тому же весьма далеком от земного в деталях. Они зачислили бы весь этот обряд в категорию языческих ритуалов. Но не Лейн: пресловутое большинство находил он косным и узколобым, а подобную реакцию счел бы нелогичной, жестокой и смехотворной. Создатель во Вселенной един, и не важно, как Он наречен, каким именем назовет Господа собственное творение.

Лейн искренне веровал в Бога, но весьма личностного Бога — такого, которому его, Лейна, судьба отнюдь небезразлична. А также в то, что Спаситель уже был однажды ниспослан человечеству, нуждавшемуся в искуплении грехов. И если иные миры, инопланетные цивилизации тоже нуждались в искуплении, то почему бы и им не получить своего Избавителя? Возможно, кое в чем Лейн заходил дальше иных своих благочестивых земных собратьев: он исповедовал, а вернее, что называется, практиковал истинную любовь ко всему человечеству и во всех ситуациях стремился вести себя соответствующим образом. Из-за того среди друзей приобрел репутацию чуть ли не религиозного фанатика. Лейн, однако, не устраивал шумихи вокруг собственных взглядов, он умел сдерживать свои порывы — в достаточной мере, чтобы не создавать в жизни лишних неудобств и не терять друзей, — а его искренность и сердечность, несмотря на некоторую экстравагантность образа жизни, привлекали многих.

Всего шесть лет назад Лейн был убежденным агностиком. Но первое же путешествие в космос преобразило его, изменило совершенно. Обогащенный новым опытом, вдребезги разбившим все прежние взгляды и представления, Лейн осознал, как ничтожен человек перед устрашающе многоликой и необъятной Вселенной и как нуждается он в спасительной соломинке, способной удержать на плаву посреди бушующего космического океана.

Парадоксальный случай, связанный с обращением Лейна, часто вспоминался ему впоследствии: один из товарищей по экспедиции, человек ранее невероятно благочестивый, по возвращении из космоса напрочь отрекся и сделался совершенным атеистом...

Все это промелькнуло перед мысленным взором, пока Лейн обсасывал хозяйкин палец. Затем, подчиняясь ее жесту, окунул в смесь собственный и сунул в рот Марсии.

Томно зажмурив глазки, она нежно облизывала палец. Когда Лейн потянул его, решив, что хорошенького понемножку, Марсия придержала руку. Лейн не настаивал, опасаясь обидеть хозяйку. Возможно, так полагалось в соответствии с ритуалом.

Но чуть ли не экстатическое выражение, написанное на лице Марсии, поставило землянина в весьма нелегкое положение. Хозяйка сосала его палец, как изголодавшийся младенец — материнскую грудь. И Лейн не выдержал — не видя никаких признаков скорого завершения церемонии, он неторопливо, но настойчиво освободил руку. Широко распахнув глаза, Марсия вздохнула, но смолчала. И занялась угощением.

Густой горячий суп, напоминавший по консистенции похлебку из планктона, столь популярную нынче на изголодавшейся Земле, — только без привкуса рыбы, — оказался восхитительным на вкус и весьма сытным. Коричневые булочки походили на ржаной хлеб. Мясо десятиножек оказалось не хуже крольчатины, но чуть слаще и с каким-то незнакомым резковатым запахом. Лишь разок Лейн отщипнул от листвы в салате, но и этого показалось ему с избытком: дыхание перехватило, он поперхнулся, на глазах проступили слезы. Хозяйка встревоженно наблюдала, как Лейн поспешно запивал салат вином. Он успокоил Марсию вымученной улыбкой и более к салату не прикасался. А выдержанное вино не только охладило пылающее горло — в свою очередь оно огнем прошло по жилам. Осторожно, к этому напитку следует умерить пыл, приказал себе Лейн. Но как-то незаметно для себя осушил и второй стакан.