Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы - Страница 22

Но с наступлением полового созревания начинаются необычные внутренние перемены. Один за другим в теле ильто вырабатываются гормоны — до тех пор пока не сближается самая первая пара гамет, продремавших долгие четырнадцать лет.

Гаметы сливаются воедино, хроматин одной смешивается с хроматином другой, и из этой смеси в утробе хозяйки зарождается новое существо — четырех дюймов длиной, похожее на червя по своим очертаниям.

Хозяйку тогда начинает подташнивать. Случается рвота. Так, относительно безболезненно, и появляется на свет божий генетически новое существо. Внеутробный зародыш.

Этот безобразный червь, стало быть, и эмбрион, и половой орган, доводящий любовников до оргазма, и хранитель яйцеклеток, и личинка, становящаяся после метаморфозы младенцем, вырастающим после во взрослую особь.

И так без конца.

Лейн поднялся и на неверных ватных ногах доковылял до собственной койки. Здесь присел, понурил голову и забормотал вслух самому себе:

— Давай рассмотрим ситуацию спокойно. Марсия рожает, вернее, выделяет (или же извергает) личинку. Но у самой личинки совершенно нет генов матери — Марсия только ее носитель.

Однако если Марсия вступит в любовную связь, то сможет посредством этого червя передать свои наследственные признаки. Червь вырастет, станет взрослым и родит — выделит — ребенка Марсии.

В отчаянии Лейн воздел руки:

— Но как же ильто справляются с вопросами генеалогии? Как отыскивают родню? И ищут ли вообще? Может, им легче считать своей настоящей матерью приемную мать, мать-носительницу? Как это, в общем-то, и есть в смысле вынашивания и родов.

А какими нормами морали руководствуются они в любви и привязанностях? Наверняка нет ничего с нами общего. Не вижу, не могу вообразить никаких пересечений с нами, никаких общих точек.

А кто несет ответственность перед обществом за личинку, а позднее ребенка? Его приемная мать? Может, часть ответственности и обязанностей по воспитанию ложится на остальных любовников? А как же у них с вопросами наследования собственности? А также...

Лейн беспомощно уставился на Марсию.

Нежно поглаживая головку личинки, она ответила ему спокойным взглядом.

Лейн схватился за голову: «Я ошибался, я был не прав. Ильто и люди не смогут найти общего языка, для этого нет никакой мыслимой основы. Человечество отреагирует на них как на отвратительных насекомых. Всколыхнутся глубочайшие предрассудки, давно схороненные в потемках людского сознания. Самый факт существования ильто станет осквернением святейших древних табу. Люди не смогут научиться жить вместе с тобой, Марсия, не станут считать тебя за человека — даже отдаленно.

Но, если разобраться, ведь и ты не смогла бы жить вместе с нами. Вспомнить только потрясение, которое ты испытала, увидев меня нагишом. И такая реакция проясняет лишь часть причин, по которым вы избегали контактов с человечеством!

Отложив дремлющую личинку, Марсия встала, подошла к Лейну и поцеловала кончики его пальцев. Явственно вздрогнув, землянин превозмог себя, подавил отвращение и ответил ей тем же. И мягко при этом произнес:

— Но ведь... отдельные личности могут научиться взаимоуважению, могут даже полюбить друг друга. А народ из них и состоит, из этих самых отдельных личностей.

Затем улегся на кровать. Неустойчивость окружающего пространства, шаткость стен, отступившие на время перед охватившим его возбуждением, вернулись, нахлынули с новой силой. Лейн не мог больше противиться усталости.

— Красивые слова, — бормотал он. — И только. Ничего они не значат. Ильто не хотят иметь с нами никаких дел, а мы, сами того не ведая, выдавливаем их из космоса. Что же случится, когда человечество научится совершать межзвездные скачки? Война? Или же они не позволят нашей технологии развиться, уничтожат нас и нашу промышленность до того, как это произойдет? В сущности, хватило бы всего лишь одной кобальтовой бомбы...

Лейн повернул голову и снова взглянул на Марсию, на ее не вполне человеческое, но прекрасное лицо, на мраморную кожу груди, живота и лобка, целомудренно гладких, лишенных даже намека на соответствующие женские органы. Из какого ужасающего далека явилась она сюда, из каких загадочных мест? Какие безбрежные пространства пришлось ей покорить в пути, какие гибельные опасности преодолеть! И все же Лейн испытывал мало трепета по отношению к ней — куда больше приязни, тепла и симпатии. К Марсии, столь дружелюбной, человечной и привлекательной...

Словно невидимый тумблер щелкнул в голове, и в память хлынули строчки — те самые, что Лейн перечитывал в ночь накануне похода:

Я сплю, но бодрствует сердце мое. Голос! То стучится возлюбленный мой: Отвори мне, сестра моя, подруга моя, горлинка моя, чистая моя...
Сестрица у нас маленькая, и грудей нет у нее. Что сделаем мы для сестры нашей в день, когда придут свататься к ней?
С тобой беседуя, забуду о докуке / Постылых буден, коим несть числа...

— С тобой беседуя! — вслух простонал Лейн. Повернувшись на бок, спиной к хозяйке, он безжалостно врезал кулаком по твердой поверхности кровати. — О Боже всемогущий! Почему же это невозможно?

Он долго еще лежал так, уткнувшись лицом в матрас, лелея боль в ушибленной кисти. Что-то случилось — переполнявшее его изнеможение ушло, растворилось, тело словно черпало силу из неведомого источника. Лейн не засыпал. Убедившись в этом, он сел на кровати и с улыбкой поманил к себе Марсию.

Заметив призыв, она поднялась и неторопливо направилась к нему. Лейн показал жестом, чтобы прихватила с собой личинку. Лицо Марсии сперва исказила гримаска растерянности, затем оно прояснилось — замешательство уступило место радостному пониманию. Счастливо улыбаясь, она приблизилась, и, хотя Лейн уверял себя, что это всего лишь игра расшалившегося воображения, ему казалось, что и бедра у Марсии покачиваются при ходьбе — точь-в-точь женские.