— Cerea flexibilitas. Состояние глубокого ступора. Вот что ждет всех нас.
— Дурак, — сказал Джек. — Только не меня. Я не псих и не собираюсь им стать.
Поскольку ответа не последовало, Джек решил, что говорил недостаточно громко и потому его не расслышали. Позднее, даже когда было тихо, оказалось, что многим трудно расслышать его слова. Это приводило Джека в тихую ярость.
Он закричал. Было уже все равно — подслушают его или нет. Вряд ли кто-нибудь из пойманных мог оказаться агентом Бюро охраны здоровья и психики. Да и вообще — плевал он на это. Бозипские ублюдки не сделают ему ничего, что не запланировали заранее.
— Знаешь, куда мы едем?
— Конечно. ФРЛМ-три. Федеральный реабилитационный лагерь для мужчин номер три. Я провел в горах две недели, наблюдая за ним.
Джек окинул говорившего взглядом. Как и все остальные в грузовике, он был одет в обтрепанную рубашку, заляпанную и продранную куртку и сальные, грязные штаны. Щеки его покрывала черная, довольно длинная щетина, завитки густых волос спускались на шею. Большую пыльную шляпу он надвинул прямо на глаза. Под тенью ее широких полей глаза парня блуждали из стороны в сторону с таким же страхом, который, как знал Джек, светился и в его собственных глазах.
Голод и бессонные ночи иссушили щеки и заострили подбородок этого человека. Его окружал практически видимый воздух; казалось, что горячая аура исходит из вен, полных лавы, и воспаленных глаз, излучающих жар, который невозможно уже сдержать внутри тела. Лицо парня было таким же, как у всех транси, — лицо человека, сгорающего в лихорадке или же галлюцинирующего под воздействием сильных наркотиков.
Джек отвернулся и с несчастным видом уставился на пыль, вскипающую за колесами, словно в ее желто-коричневом экране отражалось удаляющееся прошлое.
— Что случилось с нами? — проговорил он сквозь зубы. — Мы должны работать на хорошей работе, быть счастливыми и уверенными в будущем. А мы — всего лишь бездельники, бродяги, скитальцы, нищеброды, попрошайки и воры.
Его товарищ пожал плечами и бросил искоса тяжелый взгляд. Он, вероятно, ждал вопрос, который рано или поздно задавали каждому транси: «А почему ты избрал такой путь? » Никто не давал вразумительного ответа на такой вопрос. Каждый врал, не получая никакого удовольствия от своей лжи. И даже спрашивая о том же самого себя, любой транси знал, что не узнает правды. Но что-то заставляло всех их снова и снова спрашивать об этом.
Сосед Джека тоже уклонился от ответа.
— Я читал в журнале статью доктора Веспы, начальника Бюро охраны здоровья и психики, — сказал он. — Веспа написал статью сразу после того, как указом президента создали Бюро. Он, цитирую, «с тревогой и опасением» указывал на тот факт, что шесть процентов молодых людей в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет — шизофреники, нуждающиеся в госпитализации. И он, цитирую, «был потрясен и напуган» тем, что пять процентов нации — бездомные и безработные, три и семь процента из которых — в возрасте от четырнадцати до тридцати. Веспа сказал, что, если шизофрения будет так прогрессировать, половина населения земли окажется в реабилитационных лагерях. Но если это произойдет — погибнет другая половина населения. Общество вернется к каменному веку. И шизофреники тоже умрут.
Парень облизнул губы, словно попробовал цифры на вкус, а они оказались горькими.
— Я очень заинтересовался ответом Веспы одной женщине, написавшей ему, — продолжил он. — Ее дочь скончалась в лагере БОЗИПа для психов, а сын покинул прекрасный родительский дом и отказался от превосходного будущего, чтобы стать бездельником и бродягой. Мать этих детей хотела узнать, почему так случилось. Ответ Веспы состоял из шести длинных параграфов, каждый из которых был теоретически обоснован и изложен самыми выдающимися социологами. Сам Веспа склонялся к теории массовой истерии. Но если бы вы внимательно прочитали его статью, то поняли бы, что ответ лишь один: мы не знаем, почему все это происходит.
Он сказал, хотя тебе это и не понравится, что шизофреники и транси — две стороны одной монеты. Все они заражены одной и той же болезнью, какой бы она ни была. И транси часто умирают, как психи. Только живут немного дольше.
Переключались передачи машины. Пол кузова накренился. Джека прижали к задней решетке тела прочих пленников. Он молчал, пока не ослабло давление, и, только свободно вздохнув, заговорил.
— Не сравнивай меня с собой, — сказал он. — Я избрал такую жизнь по причине совсем другой, чем эти ненормальные. Совершенно другой, понимаешь? И тут все ясно как божий день. Я бы не оказался здесь с вами, ребята, если бы не увлекся наблюдением за осой, ловящей гусеницу, и не заметил, как агент БОЗИПа подкрался ко мне.
Пока Джек рассказывал про маленькую трагедию, свидетелем которой он случайно оказался, стоящий рядом парень позволил себе пару раз криво улыбнуться. Он даже казался поглощенным этим рассказом и, когда Джек замолчал, промолвил:
— Вероятно, это была оса-аммофила. Sphex urnaria Klug. Прекрасный, но злобный демон. Жалом она впрыскивает яд в центральный нерв гусеницы. Это не только парализует жертву, но и как бы консервирует ее. Оса прячет две таких гусеницы в подземную нору и прикрепляет к их телу одно из своих яиц. Когда из яйца вылупляется личинка, она съедает обоих червей. Они живы, но совершенно беспомощны и не могут сопротивляться, пока личинка полностью не сжирает их тела. Неплохо придумано, а?
Так поступают многие насекомые: Sceliphron cementarium, Eumenes coarcta, Eumenes fraterna, Bembix spinolae, Pelopoeus...